• Назло неистовым тревогам,
• ты, дикий и душистый край,
• как роза, данная мне Богом,
• во храме памяти сверкай.
• Тебя покинул я во мраке:
• качаясь, огненные знаки
• в туманном небе спор вели
• над гулом берегов коварных.
• Кругом, на столбиках янтарных,
• стояли в бухте корабли.
• В краю неласковом скучая,
• все помню, – плавные поля,
• пучки густые молочая,
• вкус теплых ягод кизиля.
• Я любовался мотыльками
• степными, – с красными глазками
• на темных крылышках… Текла
• от тени к тени золотистой,
• подобна музыке волнистой,
• неизъяснимая Яйла!

• О, тиховейные долины,
• полдневный трепет над травой,
• и холм – залет перепелиный…
• О, странный отблеск меловой
• расщелин древних, где у края
• цветут пионы, обагряя
• чертополоха чешую,
• и лиловеет орхидея…
• О, рощи буковые, где я
• подслушал, Пан, свирель твою!

• Воображаю грань крутую
• и прихотливую Яйлы, —
• и там – таинственную тую,
• а у подножия скалы —
• сосновый лес… С вершины острой
• так ясно виден берег пестрый, —
• хоть наклонись да подбери.
• Там я не раз, весною дальной,
• встречал, как счастье, луч начальный
• и ветер сладостный зари…

• Там, – ночью звездной, я порою
• о крыльях грезил… Вдалеке,
• меж гулким морем и горою,
• огни в знакомом городке,
• как горсть алмазных ожерелий,
• небрежно брошенных, горели
• сквозь дымку зыбкую, и шум
• далеких волн и шорох бора
• мне посылали без разбора
• за роем рой нестройных дум!

• Любил я странствовать по Крыму…
• Бахчисарая тополя
• встают навстречу пилигриму,
• слегка верхами шевеля.
• В кофейне маленькой, туманной,
• эстампы áнглийские странно
• со стен засаленных глядят.
• Лет полтораста им, – и боле:
• бои былые, – тучи, поле
• и куртки красные солдат.

• И посетил я по дороге
• чертог увядший. Лунный луч
• белел на каменном пороге.
• В сенях воздушных капал ключ
• очарованья, ключ печали,
•  и сказки вечные журчали
•  в ночной прозрачной тишине,
•  и звезды сыпались над садом.
• Вдруг Пушкин встал со мною рядом
•  и ясно улыбнулся мне…

• О, греза, где мы не бродили!
• Дни чередились, как стихи…
• Баюкал ветер, а будили,
• в цветущих селах, петухи.
• Я видел мертвый город: ямы
• былых темниц, глухие храмы,
• безмолвный холм Чуфуткалэ…
• Небес я видел блеск блаженный,
• кремнистый путь, и скит смиренный,
• и кельи древние в скале.

• На перевале отдаленном
• приют старик полуслепой
• мне предложил с поклоном сонным.
• Я утомлен был… Над тропой
• сгущались душные потемки.
• В плечо впивался мне котомки
• линючий, узкий ремешок.
• К тому ж, над лысиною горной,
• повисла туча, словно черный,
• разбухший, бархатный мешок.

• И тучу, полную жемчужин,
• проткнула с хохотом гроза, —
• и был уютен малый ужин
• в татарской хижине: буза,
• черешни, пресный сыр овечий.
• Темнело. Тающие свечи
• на круглом низеньком столе,
• покрытом пестрой скатереткой, —
• мерцали ласково и кротко
• в пахучей, теплой полумгле.

• И синим утром я обратно
• спустился к морю по пятам
• своей же тени. Неопрятно
• цвели на кручах, тут и там,
• деревья тусклые Иуды.
• На камнях млели изумруды
• дремотных ящериц. Тропа
• вилась меж садиков веселых.
• Пел ручеек. На частоколах
• белели козьи черепа.

• О заколдованный, о дальний
• воспоминаний уголок!
• Внизу, над морем, цвет миндальный,
• как нежно-розовый дымок,
• и за поляною поляна,
• и кедры мощные Ливана —
• аллей пленительная мгла
• (любовь любви моей туманной!),
• и кипарис благоуханный,
• и восковая мушмула…

• Меня те рощи позабыли…
• В душе остался мне от них
• лишь тонкий слой цветочной пыли…
• К закату листья дум моих
• при первом ветре обратятся, —
• но если Богом мне простятся
• мечты ночей, ошибки дня,
• и буду я в раю небесном, —
• он чем-то издавна известным
• повеет, верно, на меня!

Лондон<30 июня 1920>