Поэмы 1918-1947. Жалобная песнь Супермена
- В Милете был я встарь мечтателем примечен
- на липком янтаре. Я призрачен. Я вечен.
- И мной вооружен подводный черный див,
- мной посылается сияющим деревьям
- стремительная смерть. Я прикасаюсь к девьим
- волнистым волосам. Я шелест. Я извив.
- Я – сладострастие дней майских, дней махровых:
- над миром, в мороках удушливо-лиловых
- вдруг иступленными я крыльями всплесну;
- услышишь ты мой бред, рокочущий за тучей;
- ответят мне леса; промчится дождь гремучий,
- зеленокудрую преследуя весну.
- А ночью летнею, безгласный соглядатай,
- порой я улыбнусь над дальнею, зубчатой,
- дубравой, распахнув двустворчатую тьму,
- чтоб светом окропить ресницы спящей нивы:
- во сне, в летучем сне, изгнанник сиротливый
- так улыбается былому своему.
- За веком веет век. Однажды, грозным богом
- я встал, где буревал дымился, на пологом
- озерном берегу: там листья вкруг меня
- витали, вялые, шурша в полудремоте,
- и ворон реющий дивился позолоте
- и злобной пестроте восславленного пня.
- И скиф благоговел. Я царствовал жестоко;
- но вытянулась тень крестильницы высокой
- и занавесила кровавый истукан.
- Как прежде, в облаках блистал я и резвился.
- Плыл тихо грузный мир. Я богом вновь явился;
- сошел – и расцветил коснеющий туман.
- Скользнув над хмурыми земными городами,
- в стеклянные сердца, висящие рядами
- вдоль их расчисленных, излучистых путей,
- на выгнутых мостах, в воде прозрачно-черной, —
- в те мертвые сердца вложил я, чудотворный,
- мечту, сплетенную из сорванных лучей.
- Над морем заиграл, как солнце в изумруде,
- мой свет сторожевой. Меня призвали люди,
- и многому с тех пор людей я научил…
- Колеса дали мне: стал всякий путь короче.
- Врачует немощных лазурь моя. Рабочий
- полунасмешливо мне труд свой поручил.
- Вот струны вдоль дорог. Мерцанье звуковое:
- чу! Даль-разлучницу обманывая, двое
- друг с другом говорят; их слезы, что роса
- на розных венчиках, – но верен, безнаветен,
- как ветер, я ношу невидимый их цветень, —
- весть и ответствие, – чрез горы и леса.
- И это все, приметь, лишь прихоть чародея,
- влюбленного в звезду! Вращаясь, холодея,
- чредою будет мир из света плыть во тьму;
- за поколеньями склонятся поколенья;
- быть может, я свои умножу проявленья,
- иносказательно понятные уму, —
- но лик мой будет скрыт. Таюсь, неуязвимый.
- Золотоокие мне служат серафимы…
- В моем пронзительно-лазоревом раю,
- неописуемым огнем переливаясь,
- блистая трепетно и радостно свиваясь,
- я словно гралица безгранная стою!
- И в рай мой снидут все бродившие по склонам
- туманным бытия. Над ними, с пышным звоном,
- я крылья зыбкие раскину, и тогда
- их чувство обоймет полета ликованья, —
- как если б дрогнула вся бездна мирозданья
- и в бездне каждая запела бы звезда,
- как если б действенный, мгновенный трепет некий, —
- восторга полнота – продлился бы навеки,
- все возрастающий; и в этом ярком сне
- им будет грезиться, что где-то в полдень синий
- на глади мраморной блаженный блеск павлиний
- безмерно ширится, струясь по белизне.