Поэмы 1918-1947. Жалобная песнь Супермена
- Стихии вечной выраженья,
- тебя, о музыка движенья,
- и, мышцы радостные, вас,
- усладу сил, послушных воле, —
- я в этот век огня и боли,
- я в этот хищный, черный час
- в стихах прославлю своенравных, —
- тебя, блаженство взмахов плавных,
- и, мышцы радостные, вас!
- Поговорим сперва о круге…
- Земля, коль верить морякам,
- шарообразна. Воды, вьюги,
- и дым, плывущий к облакам,
- и в теле кровь, и звезды неба, —
- все, все кружится; человек,
- дай волю, шарики из хлеба
- катал бы молча весь свой век.
- Под бирюзовым облым сводом
- вращаться медленно народам
- круглоголовым суждено,
- и год вращается за годом,
- в саду алеет круглым плодом
- иль сеет круглое зерно.
- И шаровидны в этом мире
- все наслажденья, тени все,
- и самый Крест – как бы четыре
- луча в незримом Колесе.
- Когда на клавишах качает
- тоскливый гений яркий сон,
- он на листе за звоном звон
- кружочком черным отмечает.
- Когда струятся к высоте
- искусства райские обманы,
- нам в каждой краске и черте, —
- в изгибах туч, в бедре Дианы, —
- округлость мягкая мила.
- Мы любим выпуклые чаши,
- колонны, грозди, купола, —
- все круглое; и если в наши
- глухие годы, годы зла,
- мечта, свободней, но угрюмей,
- сбежала с благостных холмов
- в пределы огненных углов,
- геометрических безумий, —
- то все же прежних мастеров
- забыть не смеем мы, не можем,
- хоть диким вымыслом тревожим
- и ум и зренье; там и тут,
- на сводах жизни нашей тесной,
- пленяя плавностью небесной,
- мадонны-лилии [sic!] цветут…
- И рой утех, как в улье пчелы,
- в тебе живут, упругий круг,
- и ты – мой враг, и ты – мой друг
- в борьбе искусной и веселой.
- Вот, сокрушительный игрок,
- я поднимаю локоть голый,
- и если гибок и широк
- удар лапты золотострунной —
- чрез сетку, в меловой квадрат,
- перелетает блесткой лунной
- послушный мяч. Я тоже рад
- средь плясунов голоколенных
- носиться по полю, когда,
- вверху, внизу, туда, сюда,
- в порывах, звучно-переменных,
- меж двух прямоугольных луз
- маячит кожаный арбуз.
- Седой и розовый британец,
- историк тонкий, не шутник,
- порассказал мне, как возник
- ожесточенный этот танец:
- В старинном городке резном,
- где удлиненным перезвоном
- куранты ноют перед сном,
- в краю туманном и зеленом,
- где сам под кленами я жил,
- когда-то кто-то заслужил
- самозаконный гнев народа;
- не знаю – ктó: быть может, – чорт
- в убогом образе урода,
- или воркующих реторт
- пытливый друг, алхимик хилый;
- быть может, отрочеству милый
- разбойник, стройный удалец,
- таившийся в лесу дубовом,
- а то – кощунственный мудрец,
- умы вспугнувший Богом новым, —
- не знает летопись; но, словом,
- его связали и в пыли
- по переулкам повлекли.
- И он на площади квадратной,
- средь торжествующих зевак,
- был обезглавлен аккуратно,
- как исполинский мягкий мак.
- Зашили голову злодея
- в округлый кожаный мешок,
- палач же – славная затея! —
- мешку тугому дал пинок:
- мешок на площадь с плахи – скок!
- Понравилось… Народ веселый
- загрохотал, и сотни ног
- тут подхватили мяч тяжелый.
- Игр<и>вый, грубый городок
- разбился вмиг на две ватаги:
- одна, исполнена отваги,
- стремилась мяч загнать в прудок,
- а та, не менее упряма,
- избрала целью двери храма.
- С потоком вражеский поток
- сшибался в узких переулках,
- и много было криков гулких,
- разбитых лбов, разбитых ног;
- а после тощие собаки
- лизали камни до утра…
- Вращался мир. Из дикой драки
- возникла стройная игра.
- Вращался мир, и век за веком,
- по воле чьих-то верных рук,
- и человек за человеком
- другим доказывал, что круг
- не только детская забава, —
- в нем спит волшебница. Пора!
- Как песнопенье, величава,
- как сладострастие, остра, —
- из содрогнувшегося круга
- в пыли родится Быстрота,
- моя безумная подруга,
- моя зазывная мечта!
- В совиной маске, запыленный,
- в гремящей мгле полулежу,
- и руль широкий, руль наклонный,
- как птицу чуткую, держу.
- Плывите, звезды, над лугами!
- Дорога белая, беги!
- Дрожащий обод – под руками,
- а под ступнями – рычаги…
- И мощно-трепетной машины
- рокочет огненная грудь,
- как бы на бешеные шины
- прямой наматывая путь…
- И быстрота ее упруга…
- Кусты шарахаются прочь…
- Из мира тяжкого, из круга,
- из вира вырываюсь в ночь!
- В ночь огневую, где усилья
- божественно-сокращены…
- О, дай мне крылья, дай мне крылья,
- мне крылья, Господи, нужны!
- Но чу! Средь бархатного грома
- внезапно звякнул перебой,
- как отрицанье… Что с тобой,
- мой зверь волшебный? Но истома
- его сковала; он затих;
- застыли медленно колеса…
- Ночуй теперь в тени откоса,
- под хитрым взором звезд немых!
- Иное помню… Ветер Божий,
- о, ветер песенный, а все же
- мы встретились лицом к лицу!
- День зимний помню, синий, хрупкий…
- Толстушка-елка в белой шубке
- прильнула к самому крыльцу,
- где в каждом ромбе рам оконных
- есть по цветному леденцу.
- Как шелк лазурный – тень склоненных
- немых ветвей. Волшебно спит
- пушистый мир в алмазной люльке.
- Под крышей искрятся сосульки,
- и гололедицу кропит
- на ступенях песочек рыжий…
- Какие сны, какие дни!
- Вставай! Фуфайку натяни,
- вступи на липовые лыжи
- и, льдисто-липкие ремни
- скрепив потуже на запятках,
- стремглав по насту скатов гладких
- скол<ь>зи! В площадку перейдет
- уклон, площадка оборвется,
- и с края белого взовьется
- крылатый лыжник: легкий взлет,
- воздушно-дивное движенье, —
- и он стоймя на продолженье