Тринадцатое дитя

– Мне он напоминает твои глаза, – признался крестный, и его голос наполнился нежностью. – Говорят, что у новорожденных младенцев синие глаза, но когда я впервые увидел тебя…

Он замолчал и тихо откашлялся, и тут я услышала, как из сарая выходит мама.

– Что там у тебя, Хейзел? – спросила она, приближаясь ко мне на нетвердых ногах.

– Ожерелье. – Я обернулась, чтобы показать ей подарок.

Мама схватила шкатулку, оцарапав мне руку. Она не заметила, как я поморщилась от боли.

– Ты принес это ребенку? – Она уставилась на моего крестного, и ее взгляд сделался острым и злым.

– Не просто ребенку. – Он отобрал у нее шкатулку, достал ожерелье и надел его мне на шею. – А моей девочке.

– Значит, твоей, – отозвалась она, и в ее голосе было что-то такое, от чего в воздухе между ними разлилось напряжение, как перед грозой. Надо мной словно сгустились незримые черные тучи, и меня придавило к земле тягостное предчувствие.

Крестный ничего не ответил, лишь склонил голову набок, глядя на маму с интересом. Сейчас он напоминал мне Берти, когда тот видел в кустах у реки зеленую ящерку или змею. Берти сразу забывал обо всем и разглядывал находку с завороженным любопытством, пытаясь понять, как устроено это крошечное существо. Именно так бог Устрашающего Конца смотрел на мою маму. Словно она была из тех зверьков, которых обычно не замечаешь, но если случайно заметишь, то поразишься их восхитительной странности.