Двести третий день зимы

Она поднялась к себе, сунула самокрутку в пузатый ежедневник – кармашек для ручки стал идеальным тайником, – а ежедневник положила в рюкзак. Время только перевалило за пять вечера, но Нюта закрыла кабинет на ключ и вернулась в фойе на первом этаже. Схватила три маленьких тарталетки с икрой – уже чуть подсохшей, но все равно роскошно соленой и жирной, – отправила в рот, запила бокалом выдохшегося шампанского и, дожевывая на ходу, двинулась к пропускной будке.

– Хорошего дня, – бросила она охраннику. На его мерзкой бородке сегодня красовалась белоснежная бусина.

Тот промямлил что-то неразборчивое, но валидатор вспыхнул зеленым, и Нюта покинула институт, утирая рот варежкой. От шампанского в голове сразу стало легко и чуть зыбко. Нюта не пила с начала зимовья. Точнее, со второго дня. На первый они со Славиком выжрали три бутылки красного на двоих, а потом Нюта блевала в унитаз бордовой жижей, но не от отравления «Риохой», а от страха, которому алкоголь помог прорваться через оцепенение.

– Потому что бухло – депрессор, – говорил утром Славик, жадно глотая кофе. – Если начнем пить, в окошко выйдем.