Владимир Маяковский: тринадцатый апостол. Трагедия-буфф в шести действиях
- Поезд стоит усталый, рыжий,
- Напоминающий лису.
- Я подхожу к нему поближе,
- Прямо к самому колесу.
- Я говорю ему: – Послушай
- И пойми, товарищ состав!
- У меня болят от мороза уши,
- Ноет от холода каждый сустав.
- Послушай, друг, мне уже надоело
- Ездить по степи вперед-назад,
- Чтобы мне вьюга щеки ела,
- Ветер выхлестывал глаза.
- Жить зимою и летом в стаде,
- За каждую телку отвечать.
- В конце концов, всего не наладить,
- Всех буранов не перекричать.
- Мне глаза залепила вьюга,
- Мне надоело жить в грязи.
- И как товарища, как друга
- Я прошу тебя: отвези!
- Возьми с собой, и в эту субботу
- Меня уже встретит московский перрон,
- И разве я не найду работу
- Где-нибудь в тресте скрипеть пером?
- Что? Распахиваешь ты двери?
- Но, товарищ, ведь я шучу!
- Я уехать с тобой не намерен,
- Я уехать с тобой не хочу.
- Я знаю: я нужен степи до зарезу,
- Здесь идут пятилетки года.
- И если в поезд сейчас я залезу,
- Что же будет со степью тогда?
- Но нет, пожалуй, это неверно,
- Я, пожалуй, немного лгу.
- Она без меня проживет, наверно, —
- Это я без нее не могу.
- У меня никогда не хватит духу —
- Ни сердце, ни совесть мне не велят
- Покинуть степи, гурты, Гнедуху
- И голубые глаза телят.
- Ну так что же! Ведь мы не на юге.
- Холод, злися! Буран, крути!
- Все равно, сквозь завесу вьюги
- Я разгляжу свои пути.
Маяковский стремился к этой простоте, и это голоса его детей, его прямых наследников – тех, что осуществили задуманное им, нашли ту новую интонацию, чуждую всякого внешнего блеска и громкого пафоса, о которой он говорил Кирсанову осенью 1929 года. Это он – поздний, не осуществившийся, – мгновенно опознается в Корнилове: