Мирошников. Дело о рябине из Малиновки

Старый ювелир печально смотрел на свою гневную дочку и даже не пытался возражать, только примиряющее бормотал:

– Ну-ну. Мой рот молчит и не откроется до самого обеда, потому как перед хумусом твоей мамы он не может устоять. Я удивляюсь, что за характер у тебя весь по диагонали, как говорит портной Семион, размахивая своими портновскими ножницами. И это все твое учение, говорил я, что не доведет оно до добра. Приличная еврейская девушка должна сидеть дома безо всякого учения и ждать подходящего жениха! А ведь господин самый главный по душераздирающим преступлениям…

Договорить ему не дали. Рахель подошла вплотную к отцу и отчетливо проговорила, глядя ему в глаза: «Уйду из дома!». Потом резко повернулась так, что толстая коса взметнулась в воздух, и направилась к двери. И уже оттуда сказала:

– Прошу прощения, сударь, за семейную сценку. У нас такое случается все чаще и чаще.

Старый еврей постоял, держась за сердце, потом схватил Мирошникова за рукав, артистично показал движение крест накрест возле губ и жестом подозвал улыбающегося приказчика. Тот, видимо, не в первый раз наблюдал такие сцены.