Рассвет Жатвы

– Нет миротворцев – нет мира, – бормочу я.

Миротворец резко кивает:

– Именно.

Двери открываются, и она выталкивает нас в коридор. Там стоит маленький столик с миской восковых апельсинов, над ним – картина в рамке, на которой изображен белый пудель в смокинге.

– Доставлено, забирайте! – кричит она, и двери лифта закрываются.

Мы стоим, всеми покинутые, под неодобрительным взглядом пуделя и ждем следующего раунда унижений. Вдруг мой нос улавливает знакомый аромат. Пахнет супом из фасоли с ветчиной, который ма готовит, когда кто-нибудь умирает. Такого не может быть, разумеется. И все же утрата Луэллы так свежа, что во мне словно начинает распрямляться тугая пружина. Вскипают слезы, сдерживаемые с самой Жатвы. Меня это бесит, и я моргаю изо всех сил, пытаясь не расплакаться.

Приближаются мягкие шаги, к нам выходит молодая женщина невысокого роста. Я узнаю ее сразу. Черноволосая девушка из Дистрикта-3, которая выиграла прошлогодние Голодные игры.

– Привет, я Вайресс. Одна из ваших менторов.

В том году арена состояла сплошь из зеркальных поверхностей. Озера, отражавшие небо; облака, в свою очередь отражавшие озера и землю, и повсюду скалы, пещеры, утесы, облицованные зеркалами. Когда трибутов подняли на арену, они никак не могли сориентироваться. Куда ни повернись, повсюду на них глядели трибуты в сверкающих туниках.