Тринадцатое дитя

– Я должен перед тобой извиниться, Хейзел. Я… не думал, что ты захочешь, чтобы я остался с тобой. Что ты захочешь, чтобы я находился рядом.

Лишь по прошествии многих лет я поняла, что, говоря, как он раскаивается, он ни разу не произнес слова «прости».

– Ты мой крестный, – всхлипнула я. – Ты моя семья… Другой семьи у меня нет.

Он склонил голову набок, пристально глядя на меня. Его глаза казались ярче обычного. В них появился странный стеклянный блеск, словно он тоже готов был расплакаться.

– Семья, – эхом повторил он и протянул мне руку.

Я взяла его за руку, и, когда его длинные пальцы сомкнулись вокруг моей детской ладони, это напомнило церемонное рукопожатие, будто мы заключали договор. Я порывисто прильнула к нему и стиснула в отчаянных объятиях. Я больше не плакала. Не искала утешения для себя. Мне хотелось, чтобы он почувствовал, как сильно я в нем нуждаюсь, в странном крестном отце, которому меня обещали с рождения. Мне хотелось, чтобы он нуждался во мне не меньше, чем я в нем.

Он обнял меня, и у меня зашумело в ушах от внезапно поднявшегося ветра. Вокруг нас закружился стремительный вихрь, развевая мне волосы и превращая плащ Меррика в шквал черной ряби.