Самайнтаун

Джек снова завертелся… И вдруг услышал, как щелкнул затвор ружья. Этот звук разбудил воспоминания если не давние, то совсем свежие: мирно горящий в окнах свет, незнакомое крыльцо, деревянные ступеньки, на которые он упал плашмя. Худые женские руки, затаскивающие его через порог, и то самое ружье, щелкнувшее минимум три раза за все время. Это был четвертый, самый близкий – уже не из-за двери, со скрипом отворившейся навстречу его тени, а вблизи, почти в упор.

К босым ногам прилипли комки грязи, рубашка тяжело висела на плечах, пропитанная дождевой водой. Когда Джек наконец‐то пришел в себя и сел на постели, молния за окном снова мигнула. Они оба вздрогнули одновременно – и Джек, и девчушка, сидящая на стуле в паре метров от постели. Теплый свет масляных ламп, подвешенных над дверью, не доставал до ее стула, зато освещал ствол гладкоствольного ружья, лежащего на ее коленях и смотрящего прямо на Джека. Когда девчушка слегка наклонилась вперед, так же на него посмотрели карие глаза – круглые, прямо два орешка. Щечки у нее оказались круглыми, как яблочки, а волосы пшенично-бронзовыми, цвета жухлых листьев, и забранными в пучок нефритовыми шпильками. Руки же тонкие и худые, как веточки. Будто маленькая садовая поросль, принявшая человеческую форму.