Самайнтаун

– Я, по крайней мере, не только хочу умереть, но и реально пытаюсь. У меня, в отличие от тебя, кишка не тонка, – произнес Франц, и его оранжевые глаза, горящие поверх приспущенных солнечных очков, напомнили Лоре солнце над заливом, которым она любовалась, вися в воде по пояс, когда у нее еще не было ног. Когда у нее вообще ничего не было.

Горло Лоры дернулось, сердце – тоже. Ее штанины висели достаточно низко, чтобы скрывать бледные полосы на лодыжках – такие же, как у Франца, но на запястьях. Лора быстро заживала в морской воде, но даже эта вода уже не могла полностью стереть с ее кожи следы того, как Лора пыталась вручную избавиться от своей первородной сути. Она была уверена, что никто не знает об этом, но она ошибалась. Потому что прямо сейчас Франц смотрел вниз, на ее кроссовки. Будто он был там, в ванной комнате, когда она заживо сдирала с себя остатки жемчужной чешуи снова и снова, надеясь, что без нее она наконец‐то сможет ходить.

Или, по крайней мере, отвлечется от душевной боли на физическую.