Корни. О сплетеньях жизни и семейных тайнах
общее
Я думала о маме той весной, когда сама разговаривала со своим анестезиологом, человеком пятидесяти с лишним лет в голубой бумажной шапочке, с выдающимися бровями. Держа в руках открытый блокнот и поглядывая в него, он задавал мне вопросы касательно моей истории болезни: Наследственные заболевания? Патологические реакции на медикаменты? Какие-либо болезни сердца? Вопросительных знаков становилось все больше. Я объяснила, что половина моей семьи – это наследственная тайна. Что мне известно только про мои еврейские корни и я не знаю, чего остерегаться. Отсутствие прошлого стало уже не просто личной загадкой, а медицинской проблемой. Он сжал мою руку.
Относись к этому как к расследованию, подумала я, когда анестезиолог провел меня через толстые двойные двери в операционную и велел лечь. Доктора и медсестры в масках стояли у операционного стола и внимательно смотрели на меня сверху вниз, пока я не перестала различать слова, так что воспринимала только ритм голосов.
Я оказалась под общим наркозом первый раз в жизни и – наклон, поворот, забытье – проснулась, дрожа под стопкой одеял. Той части меня, которая послужила приютом двум моим сыновьям, но позже стала источником острой боли, частых кровотечений и анемии, больше не было.