Письма к Вере

Если бы я встретил того косматого троглодита, который первый додумался до того, чтобы пойти к соседу по пещере предложить ему оленью шкуру за горсть самоцветов, я бы охотно оторвал ему голову. Милая ты моя любовь, радость моя, вот как вышло! Я не приезжал из-за одной глупой причины, а теперь появилась другая, еще глупее, – почти похожая на предлог. И теперь занимает меня только – ты, – никаких Морнов мне не нужно. Да, новый год начался довольно коряво.

Прости, что я писал тебе глупости, но мозги у меня растрепались, выпали шпильки: я какой-то простомозговый, как бывают люди простоволосые… Понимаешь ли?

Подожду еще денька два-три и отправлюсь в Берлин пешком. Когда бывает солнце, ты – пушистая. Я все еще не знаю, что сделаю с тобой, когда приеду. А насчет этих самых мудрецов ты меня не переубедишь! Я читал Нилуса и Краснова – c’est tout dire. Знаешь ли, например, что землетрясенья в Японии устроили масоны? Люблю тебя действительно больше солнца.

• В снегах полуночной пустыни
• мне снилась матерь всех берез,
• и кто-то – движущийся иней –
• к ней тихо шел и что-то нес:

• нес на плече, в тоске высокой,
• мою Россию, детский гроб;
• и под березой одинокой,
• в бледно-пылящийся сугроб,

• склонился, в трепетанье белом,
• склонился, как под ветром дым.
• Был предан гробик с легким телом
• снегам чистейшим и немым.

• И вся пустыня снеговая,
• молясь, глядела в вышину,
• где плыли тучи, задевая
• крылами тонкими луну.

• В просветы лунного мороза
• то колебалась, то в дугу
• сгибалась голая береза,
• и были тени на снегу:

• Там на могиле этой снежной
• сжимались, разгибались вдруг,
• заламывались безнадежно
• как будто тени Божьих рук.

• И поднялся, и по равнине
• в ночь удалился навсегда
• лик Божества, виденье, иней,
• не оставляющий следа…

• Вл. Сирин