Утопленница

Мне всегда казалось, что арифмомания – это просто (хотя нет, не «просто», а «всего лишь») нормальная человеческая склонность к одолевающим наш разум суевериям. Феномен, который может показаться глупостью и анахронизмом, если выражается на социальном уровне, превращается в подлинное безумие в случае каждого конкретного человека. Например, японцы боятся числа «четыре». Или возьмём распространённое мнение, что 13 – число несчастливое, зловещее и опасное. Христиане, например, видят особое значение в числе «двенадцать», если вспомнить двенадцать апостолов. И так далее.

На мой одиннадцатый день рождения картине Салтоншталля исполнилось девяносто девять лет, и я не принималась за её серьёзное изучение, пока мне не стукнуло шестнадцать лет, то есть когда она состарилась до ста четырёх лет (не забываем: 11, 99, 16, 104). Я почти не вспоминала об «Утопленнице» с тех пор, как впервые её увидела. Едва-едва. И когда она вновь вошла в мою жизнь, это произошло, по-видимому, совершенно случайно. По крайней мере, так мне тогда казалось. Не уверена, что до сих пор так считаю. Прибытие Евы могло повлечь замену этой цепи совпадений на какую-то другую. Я начинаю различать звуки игры слаженного оркестра там, где раньше слышала лишь хаотичную какофонию. С чокнутыми всегда так, если только вы не верите в то, что мы обладаем способностью воспринимать ход и смысл вещей каким-то особым образом, который недоступен разуму «нормальных» людей. Я ею не обладаю. Этой способностью, я имею в виду. У нас нет никакого особого дара. Мы вовсе не волшебники. Мы немного или, наоборот, глубоко надломлены. Конечно же, Ева этого не говорила.