Прекрасный мир, где же ты

Дорогая Элис. Ты написала, что едешь в Рим, – это по работе? Не хочу лезть не в свое дело, но, кажется, ты говорила, что на какое-то время берешь перерыв? Я, конечно, желаю тебе удачи в поездке, но это точно хорошая идея – так быстро вернуться к выступлениям на публике? Если тебе в удовольствие писать мне надрывные послания об издательском мире, где каждый, по твоим словам, либо жаждет твоей крови, либо хочет затрахать до смерти, непременно продолжай их писать. Без сомнения, ты по работе встречала ужасных людей, хотя также, я подозреваю, и множество скучных людей, обыденных с этической точки зрения. Заметь, я не отрицаю твою боль – я знаю, что ты реально страдаешь, и именно поэтому я так удивилась, что ты опять заставляешь себя проходить через всё это. Ты летишь из Дублина? Если да, мы, наверное, могли бы увидеться до вылета…

Даже не представляла, какое у меня херовое настроение, когда начинала писать это письмо, но сейчас я это понимаю. Я не пытаюсь убедить тебя, будто твоя невыносимая жизнь по факту привилегированная, хотя, какое определение ни возьми, она именно такова. Ладно, я зарабатываю двадцать тысяч в год и трачу две трети на аренду, чтобы жить в тесной квартирке с людьми, которые меня не выносят, а ты зарабатываешь около двухсот тысяч евро в год (?) и живешь одна в огромном загородном доме, и все равно вряд ли твоя жизнь доставила бы мне больше удовольствия, чем тебе. Те, кто способен получать от нее удовольствие, наверное, ненормальны, как ты точно заметила. Но, так или иначе, мы все тут ненормальные, верно? Я сегодня слишком долго блуждала в интернете и теперь ужасно подавлена. Хуже всего, что на самом деле люди там, как мне кажется, в большинстве своем полны самых добрых побуждений и намерений, но наш политический лексикон с двадцатого века так сильно и быстро поизносился, что попытки осмыслить на нем текущий исторический момент оборачиваются полным бредом. Каждый по понятным причинам связывает свою идентичность с определенной группой, но при этом чаще всего даже не хочет формулировать, кто образует эту группу, как она возникла и какие у нее цели. Очевидно только одно: для каждой группы жертв (родившиеся в бедных семьях, женщины, цветные) есть своя группа угнетателей (наследники состояний, мужчины, белые). Но в этих рамках отношения между жертвами и угнетателями не столько исторические, сколько теологические, в них жертвы трансцендентно добры, а угнетатели – персонально злы. Из-за этого вопрос о принадлежности к той или иной группе становится вопросом невероятной этической важности, и почти весь наш дискурс крутится вокруг сортировки людей по подходящим группам, то есть дать им соответствующие моральные оценки.