Десятый самозванец

Тимофей, возвращавшийся в тот вечер со службы, прошел бы мимо мужика, спавшего в сугробе. Пьяниц в Москве много. Каждую зиму, почитай, можно увидеть заснувших в сугробе. Кому-то везет и, проспавши ночку в сугробе, греет счастливчик потом задницу на печке, да посмеивается. Кто-то потом, на паперти стоит, культями трясет, да ради Христа на водку просит. Ну, а ночные караулы поутру стаскивают крючьями до десятка замерзших. Хорошо, если у кого-то из мертвецов родственники сыщутся. А нет – так пролежит до весны, а когда землица оттает, то похоронят во рве, за кладбищем.

Жалеть всех – жалетельности не хватит. Но этого угораздило упасть около ворот Акундинова. Помрет, так ищи потом родственников, а не найдешь – хороняй сам, за свои, кровные. Решив, что распинать и растолкать мужика дешевле, чем платить за копание могилу (а копари зимой берут вдове дороже!), Тимоха поднял пьянчугу. Ну, а раз уж поднял, то бросать его было уже нельзя. Пришлось вести в дом, укладывать в сенях и объясняться с женой. При свете лучины выяснилось, что спасенный, в придачу ко всему еще и сослуживец, то выгонять было совсем неможно. Так, с тех пор, Костка и жил у Акундинова. Танька, супружница Тимохи, хоть и ворчала порой на постояльца, редко бывавшего трезвым, но подкармливала. Костка, будучи пьяным, хозяевам старался на глаза не показываться (дом-то большой, чуланов хватало!), а когда был трезвым, то исправно кормил скотину, таскал воду, дрова, а зимой еще и расчищал дорожки. В трезвом виде, заработав какую-нибудь денежку, Костка сдавал ее на хранение Таньке, зная, что пьяному она их не отдаст ни за что!