Раб Петров

Андрюс шёл по одну сторону саней, Иева – по другую. В один момент он всё-таки отвлёкся от разговора, опустил голову в тяжёлом раздумье.

– Батюшка, чай, меня, как Катарину нашу, призывать будет да спрашивать: где она, где Ядвига? – вдруг, точно про себя, проговорила сестра и закашлялась. – Ты прости, братец, это я так…

Андрюс в испуге вскинул глаза на родителей – не слышали ли они последних слов старшей дочери?

– Что ты! – воскликнул он и даже заставил себя улыбнуться. – Что ты, сестрёнка! Зачем же так говорить, да ты ещё до ста лет проживёшь! Отдохнёшь от работы, а там и вовсе выздоровеешь!

Ядвига лишь протянула руку и ласково коснулась его щеки.

– Ты прости, братец, – повторила она.

У православных шёл Великий пост. В деревушках, где семья Андрюса останавливалась на ночлег, звонили колокола – к заутреням, вечерням, обедням; днями снег понемногу становился рыхлым, но по ночам морозы ещё держались. Андрюс с некоторой робостью разглядывал убогие, топившиеся по-чёрному крестьянские избы, с крошечными слюдяными окошками, дворы, обнесённые покосившимися, поваленными ветром плетнями, старые, продуваемые сараи. Люди, что встречались им, были убого одеты, хмуры, неразговорчивы – не то им казалась странной речь Андрюса, который говорил по-русски с заметным акцентом, не то сам народ по природе своей был тяжёл и нерадостен.