Почти любовь

Разговор дальше не клеится. Страйк врубает музыку, чтобы заполнить молчаливую паузу. А я откидываюсь назад и, устало прикрыв глаза, без всякой причины вспоминаю об Адушке и ее последних часах, изменивших так много в моей собственной жизни.

Я провела рядом с ней два бессонных тяжелых дня, ласково сжимая тонкие сухие пальцы и читая вслух письма немецкого офицера. Пожелтевшие и выцветшие от времени страницы не утратили и не скрыли ни одного написанного слова. Мой голос дрожал, слёзы лились рекой, горло перехватывало от рыданий, но я дочитала всё. До финальной строчки. Все пятьдесят три письма. Последнее было датировано две тысячи третьим годом, который, видимо, стал последним в жизни Ганса Леманна.

Как выяснилось, грозная Аделаида Степановна скрывала существование писем не только от меня, но и от себя самой. Ни одно из писем не было вскрыто, она их не читала, но судя по состоянию бумаги, пролила над ними реки слез.

Я не могла не спросить, почему она ни разу не заглянула внутрь, что ее останавливало? Разве легче было жить в неведении и страдании? До рокового две тысячи третьего ничто не мешало им увидеться. Ганс тоже рано овдовел, а повторно так и не женился. Они оба были одиноки и любили друг друга. Так почему же никто не осмелился ничего изменить? Сделать первый шаг? Он знал ее адрес, она знала, что он жив и помнит о ней. В том, как сильно Ганс хотел их встречи, я узнала из самих писем, где каждая строчка была буквально пропитана любовью, грустью, сожалением и бесконечной тоской.