Самайнтаун

В них Самайнтаун всегда снимал маску захолустья и раскрашивал лицо в цвета неона, звезд и диких трав, торговцы с которыми выходили из своих скромных магазинчиков на улицы в охапку с товаром и брошюрами. Даже Светлый район менялся, темно-синие дома с маленькими шпилями начинали походить на когти, а улицы, не считая центрального рынка, стремительно пустели, будто кто‐то выпускал из городских жил кровь. Темный район же эту кровь жадно поглощал: туристы набивались в бары с живой музыкой, лебединые девы танцевали на речной глади, дети разоряли палатки с карамельными яблоками и тащили родителей в парк аттракционов, где крутилось мигающее колесо. Колокольный звон из городской башни с круглым циферблатом, которую было видно из любой точки Самайнтауна, напоминал его сердцебиение.

Джек петлял по между отелями и болотными огнями – вспыхивая в стеклянных колбах фонарей и вдоль мощенных дорог, те отбрасывали на стены и людей бирюзово-зеленые блики. Он снова выполнял людские просьбы, на которые у него не нашлось времени днем: помог дотащить несколько ящиков с известью рабочим, нашел родителей заплаканного ребенка, потерявшегося в толпе у речных трамвайчиков; заглянул к знакомой старушке по пути, чтобы проверить, работает ли починенный накануне кран. Рутина успокаивала, помогала прочистить тыквенную голову, которую забили липкие, точно густая каша, мысли.