Самайнтаун

– Это точно поможет? – спросил он исступленно, прижав букет к груди.

– Обещать не могу. Но если жива еще ее любовь, хоть чуточку – непременно захочет вернуться, а коль нет, то хотя бы не будет держать зла.

– Спасибо, спасибо большое!

Следующей была старшеклассница в красном берете, и печаль тоже лилась из нее рекой. Только вот уже не своя, чужая – плач по плачу лучшей подруги, упокоившей накануне любимую бабушку. Она коротко рассказала Титании, что ей нужно было знать и не нужно, и та, не моргая, снова взялась за вазы и необработанные стебли. Некоторые цветы отзывались сами, просились к ней в руку, как послушные щенки, тычущиеся мокрыми носами, а некоторые ей приходилось убеждать. Как бы там ни было, мерцающая пыльца из-под кончиков пальцев скрепляла и те и другие вместе. Заставляла бутоны раскрываться, как под солнцем, и теплеть. Титания разбиралась с просьбами и нуждами так же быстро, как выдергивала шипы из роз, и уже спустя минуту собрала еще один букет.

– Скорбь как страх – чувство, с которым мы рождаемся, ибо скорбим по безликой тьме, от которой нас отняла жизнь, дабы однажды вернуть назад. Бархатцы – горе, «я пройду с тобой через него». Хризантема – соболезнования, погребальный дар самих богов. Несколько ветвей омелы по бокам – «ты поднимешься над трудностями, я знаю это, потому что помогу тебя поднять». Мята – утешение, ее можно заварить в чай после, для крепкого сна, чтоб раны поскорее зажили. Перевяжем все черной лентой, бархатной, как кожа мертвеца. Подруге скоро станет легче. Завтра она снова улыбнется, обещаю.