Корни. О сплетеньях жизни и семейных тайнах

Среди прочих чувств в наборе я распознала свой собственный сильнейший шок, но, кроме того, я испытала – или представила себе – шок папы. Я воображала, как в один прекрасный день мне придется объяснить ему – то есть тому, кого я всегда считала своим отцом, – что я натворила, как я из-за своего любопытства и озорства снова создала массу проблем. И в лучшие времена беседа вышла бы неловкая и душераздирающая, а к концу, когда память его ослабла, это вызвало бы кривую, недоуменную улыбку. Тем не менее после его смерти прошло не так много времени, чтобы этот воображаемый диалог казался вовсе невероятным.

Теперь ворочались и сталкивались два моих горя. К горю из-за потери отца добавилось горе от того, что мой необдуманный поступок сломал, развалил нашу историю.

Вернувшись к себе в номер, я легла. Два-три часа я лежала неподвижно и старалась очистить мозг. В какой-то момент я уснула, а разбудило меня синее сияние окна.

Незадолго до папиной смерти я подружилась с одним нейробиологом, и он рассказал мне историю о своих племянниках, которые впервые путешествовали на самолете. Мой знакомый сидел впереди, через несколько рядов от них. Вскоре после взлета самолет попал в зону сильной турбулентности, отчего салон тряхануло и вещи пассажиров разлетелись в разные стороны. Мой знакомый оглянулся, волнуясь, что его племянники наверняка тоже перепугались до полусмерти, и увидел ребят с поднятыми руками, радостно вопивших: КРУТО! ПОКАТУШКИ!