Я знаю, что видел
– Здесь есть кто-нибудь?
Мои слова летят вглубь дома. Если они натолкнутся на кого-то, если там кто-то есть, я объясню, что просто проходил мимо и увидел открытую дверь. Что я просто хотел уберечь их от возможных преступников, то есть при каких-то иных обстоятельствах и от себя тоже. Никто не отвечает, поэтому кричу снова, но слышу в ответ лишь звенящую тишину.
С надеждой шарю мокрыми пальцами по стене, пока они не находят выключатель. Комната заполняется светом, и под моими ногами появляется аккуратно выложенный симметричный узор из черно-белой викторианской плитки. Слева на меня пялится огромное позолоченное зеркало, украшенное по бокам настенными светильниками с абажурами от Тиффани. Дом какой-то престарелой леди.
Застываю на месте. От ожидания сердце стучит быстрее. Если в других комнатах кто-то есть, они заметят зажегшийся свет, поэтому несколько секунд или минут я стою не шевелясь. Жду. Пока… и ничего.
Наконец сажусь на пол, опираюсь спиной на тяжелую деревянную дверь, дышу ровно. Адреналин сходит на нет, и боль возвращается с новой силой. Меня пробирает дрожь. Сердце замирает. Это начало. Если быстро не высушиться и не согреться, рискую сильно заболеть. Растираю замерзшие пальцы, возвращая им жизнь; когда они снова обретают подвижность, развязываю шнурки и стягиваю с ног кожаные ботинки. Они прилично набрали воды; перевернув, ставлю у двери, чтобы просушить. Оглядываю ступни – они обмотаны пластиковыми пакетами, чтобы сохранять тепло. Отдираю пакеты, а следом и прилипшие мокрые носки. Кожа на ногах мертвенно бледная. Стараюсь не смотреть на волдыри и черноту вокруг ногтей. Отвращение к собственному телу мне всегда казалось странным. Уперевшись босыми ногами в холодную плитку, я встаю, снимаю пальто, встряхиваю, а затем заворачиваю в него ботинки и носки. Оттуда выпадают промокшие газетные шарики, которые я пропустил, а с пола на меня наползает холод, проникая до самых костей. Дрожу. Не спуская взгляда с черной двери на другом конце, я жду, что она вот-вот распахнется и вместе со светом из нее на меня польется чей-то гнев. Напрягаю слух, но слышу лишь стук дождя снаружи. Снова тру виски, вот только одними прикосновениями боль не унять.