Повесть о любви и тьме

– И кто же была она, та общая любовь? – спросил я со всей непосредственностью молодости, и сердце мое бешено заколотилось.

– Это большой секрет, – улыбнулся господин Агнон не мне, а, скорее, самому себе. Улыбаясь, он едва ли не подмигнул мне. – Сей великий секрет я поведаю тебе при условии, что ты не сообщишь о нем ни одной живой душе.

От огромного волнения у меня пропал голос – ну можно ли отыскать подобного глупца! – и только губами пообещал я хранить его тайну.

– Итак, скажу тебе по большому секрету, что тогда, в Яффе, любили мы – и Иосеф Хаим Бреннер, и я, – любили мы самой великой любовью Шмуэля Иосефа Агнона.

Ну конечно, вот она, агноновская ирония – самоирония, одновременно жалящая и того, кто иронизирует, хотя цель ее – ужалить наивного гостя, решившего подергать за рукав хозяина дома. И все-таки кроется здесь и некое маленькое зернышко потаенной правды, некое мерцание тайны: притяжение грузного и полного страстей человека к изысканно-утонченному юноше, а также влечение изнеженного юноши из Галиции к страстному мужчине, готовому взять его под крыло.