Дом Одиссея

Тут говорящий вышел вперед. На нем не было брони, лишь плащ густого винного цвета, укрывавший его с тех пор, как он отплыл из Трои. Его чело венчала корона густых темных кудрей, чуть тронутых сединой, а мощная шея казалась настолько неохватной, что голова, горло и грудь выглядели единым целым, а не тремя разными частями тела. Ростом он не отличался от прочих, но вот ладони – какие ладони! Такие широкие и плотные, что они, казалось, легко раздавят череп взрослого мужчины. Руки, способные пробить врага копьем, зарубить мечом, вырвать сердце из тех, кто вряд ли когда-нибудь появится в Греции. Именно эти руки первым делом привлекали к себе внимание слушателей, но стоило мужчине снова заговорить, как все тут же обращали взор на его лицо, чтобы сразу отвести глаза, ведь лишь фуриям сродни стужа в его взгляде. Губы его растянулись в улыбке, ничуть не затронувшей глаз; впрочем, даже я – та, чья память подобна безграничному звездному небу, – не могла припомнить, чтобы эти глаза когда-либо улыбались, не считая пары раз в далеком младенчестве, задолго до воскрешения древних проклятий и начала новых войн.