Остров душ

Ладу никогда не принимали участия в сельских празднествах, общинных обедах или деревенских праздниках за пределами своих земель, но это не означало, что они не имели своих обрядов и празднеств, наоборот; в них, однако, не было ничего религиозного, по крайней мере в католическом смысле. Обряды воплощали в себе языческое начало, связанное с культом земли и жертвами тех, кто ее обрабатывал: древние обычаи, верования и суеверия, продолжавшие существовать только здесь и не распространенные на остальной части острова.

В ту ночь Ладу под звездным покровом праздновали окончание сбора урожая, ознаменовавшее приход зимы; был очень поздний урожай из-за сильной засухи, поразившей остров. Все семьи вышли из домов поближе к виноградникам. Сладкий аромат виноградной лозы и муста[48], пронизывавший свежий ночной воздух, сменился ароматом жареного мяса. Над ковром из тлеющих углей сухого каменного дуба и корней мастики была устроена клетка, составленная из рядов шампуров, на которых вертикально жарились дюжина поросят и несколько ягнят. Шипение капающего жира – то, что зовется «песней» proheddu[49] – и потрескивание углей были фоном для криков детей, которые играли и гонялись друг за другом среди разрешившихся от бремени рядов виноградной лозы. Дюжина безмолвных хранителей углей, с колючими бородами, придающими им дикий вид, и глазами, затуманенными от большого количества вина, уже почти пять часов следили за мясом, которое с каждой минутой золотело. Время от времени эти терпеливые мужчины подбрасывали в огонь ветки мирта и можжевельника, чтобы мясо вкуснее пахло, или вставляли лезвия резольс в плечи или бедра поросят, которые затем клали на ладони: по температуре лезвия они понимали, готова ли пища. Детей не подпускали к клетке с поросятами, однако им разрешалось жарить небольшие кусочки сыра и рикотты[50], нанизывая их на деревянные шампуры. Затем их помещали в пробковые контейнеры, оставленные возле огня, чтобы сохранить тепло.