Письма к Вере

Очень тянет меня и в Африку, и в Азию: мне предлагали место кочегара на судне, идущем в Индо-Китай. Но две вещи заставляют меня вернуться на время в Берлин: первая – то, что маме уж очень одиноко приходится, вторая… тайна – или, вернее, тайна, которую мне мучительно хочется разрешить… Выезжаю я 6-го, – но некоторое время пробуду в Ницце и в Париже – у человека, с которым я учился вместе в Cambridge’е. Ты, вероятно, знаешь его. Таким образом, в Берлине я буду 10-го или 11-го… И если тебя не будет там, я приеду к тебе, – найду… До скорого, моя странная радость, моя нежная ночь. Вот тебе стихи:

• Зовешь, – а в деревце гранатовом совенок
• полаивает, как щенок.
• В вечерней вышине так одинок и звонок
• луны изогнутый клинок.
• Зовешь, – и плещет ключ вечернею лазурью:
• как голос твой, вода свежа,
• и в глиняный кувшин, лоснящийся глазурью,
• луна вонзается, дрожа.

• Я стер со лба уколы капель жгучих
• и навзничь лег на скользкий теплый скат,
• где голосами сплюснутых цикад
• гремело солнце в сосенках пахучих.

• И я поплыл в пылающую тьму
• дня южнoго – под пьяный плеск тимпана,
• под лепет флейт, и рот пурпурный Пана
• прижался жадно к сердцу моему.

Я здесь очень много написал. Между прочим – две драмы, «Дедушка» и «Полюс». Первая будет в альманахе «Гамаюн» – вторая в след.<ующем> номере «Русской мысли».