Две жизни

Я не сводил глаз с Жанны, совершенно так же, как она во все глаза глядела на Иллофиллиона. На лице ее отразилось множество всевозможных чувств, сменявшихся одно другим. Сначала лицо Жанны выражало беспредельное удивление. Потом на нем мелькнули негодование, протест. Затем их сменило выражение такой скорби и отчаяния, что мне захотелось вмешаться и объяснить ей, что она, вероятно, неверно поняла слова Иллофиллиона. Но постепенно лицо ее светлело, рыданья утихали, и в глазах мелькнуло уже знакомое мне выражение благоговения, с которым она впервые смотрела на Иллофиллиона – как на икону.

Иллофиллион говорил с ней по-французски, речь его была правильной, но с каким-то акцентом, чего я не замечал, когда он разговаривал на других языках. Я подумал, что он выучил этот язык, уже будучи взрослым.

– Я не умею выразить вам своей благодарности, и даже не все, вероятно, понимаю из того, что вы мне говорили, – сказала Жанна своим тихим мелодичным голосом. – Но я чувствую в своей душе чудесную перемену. Вы сказали, что верность моей любви к мужу должна выражаться не в слезах о нем, а в труде для его детей, и это дало какую-то необъяснимую уверенность.