Владимир Маяковский: тринадцатый апостол. Трагедия-буфф в шести действиях

•                         Адище города окна разбили
•                         на крохотные, сосущие светами адки.
•                         Рыжие дьяволы, вздымались автомобили,
•                         над самым ухом взрывая гудки.

•                         А там, под вывеской, где сельди из Керчи —
•                         сбитый старикашка шарил очки
•                         и заплакал, когда в вечереющем смерче
•                         трамвай с разбега взметнул зрачки.

•                         В дырах небоскребов, где горела руда
•                         и железо поездов громоздило лаз —
•                         крикнул аэроплан и упал туда,
•                         где у раненого солнца вытекал глаз.

•                         И тогда уже – скомкав фонарей одеяла —
•                         ночь излюбилась, похабна и пьяна,
•                         а за солнцами улиц где-то ковыляла
•                         никому не нужная, дряблая луна.

Опять кошмар, грохот, «рыжие дьяволы» и «сельди из Керчи» – и среди всего этого плачущий старикашка и одинокая, никому не нужная луна – вечные его сантименты в аду. Автопортрет – лучше не напишешь. И всегда, везде реклама, обязательная вывеска: она в его стихах так же на месте, как на газетной полосе нэповских времен, как в «Ниве» 1910-х годов, как в «Жургазе» времен кольцовского руководства. «Я обучался азбуке с вывесок», – сказал Маяковский, и в поэзии его все – вывеска; все – свое новаторство: «зовы новых губ» прочел он «на чешуе жестяной рыбы», на вывеске рыбной торговли.