Владимир Маяковский: тринадцатый апостол. Трагедия-буфф в шести действиях

•                                  Выл ветер и не знал о ком,
•                                  вселяя в сердце дрожь нам.
•                                  Путем шла баба с молоком,
•                                  шла железнодорожным.

•                                  А ровно в семь, по форме,
•                                  несясь во весь карьер с Оки,
•                                  сверкнув за семафорами, —
•                                  взлетает курьерский.

•                                  Была бы баба ранена,
•                                  зря выло сто свистков ревмя, —
•                                  но шел мужик с бараниной
•                                  и дал понять ей вовремя.

•                                  Ушла направо баба,
•                                  ушел налево поезд.
•                                  Каб не мужик, тогда бы
•                                  разрезало по пояс.

•                                  Уже исчез за звезды дым,
•                                  мужик и баба скрылись.
•                                  Мы дань герою воздадим,
•                                  над буднями воскрылясь.

•                                  Хоть из народной гущи,
•                                  а спас средь бела дня.
•                                  Да здравствует торгующий
•                                  бараниной средняк!

•                                  Да светит солнце в темноте!
•                                  Горите, звезды, ночью!
•                                  Да здравствуют и те, и те —
•                                  и все иные прочие!

В первой «огоньковской» публикации (№ 5 за 1923 год) это еще и сопровождалось шестью уморительными картинками, на одной из которых бабу таки весьма натуралистично разрезает пополам. На апофеозной картинке широко лыбящемуся середняку рукоплещут порхающие в воздухе ладошки, тоже как бы отрезанные курьерским. Смешно все, на разных уровнях: сюжет с его абсурдной жестокостью, вполне в духе хармсовских «Случаев»; абсолютная ничтожность повода – особенно в сочетании с высокопарностью концовки; стилистические смешения – сочетание одического пафоса и газетных штампов вроде «из народной гущи» – и всё это на фоне готического антуража – «выл ветер и не знал о ком»… Если же читатель, просмеявшись, задумается, с какой стати баба с тяжелым бидоном шла железнодорожным путем, и откуда тут же взялся мужик с бараниной, и как она в сладостных мечтах (спиралевидно изображенных тут же) умудрилась не услышать несущегося сзади курьерского, – он снова расхохочется, хотя и с легкой досадой. Обманули дурака на четыре кулака: смысла во всей затее – ноль. Но Маяковский честно предупреждал в предисловии к сборнику «Маяковский улыбается…», что это – стих-скелет, призванный обрастать мясом смысла. Иными словами, в роли костяка выступают приемы, на которые и навешивается все остальное. Это проговорка характерная: у него почти везде вместо костяка смыслов – жесткая структура приема. А уж внушать с помощью этого приема можно что угодно: можно по этим законам построить любовную лирику, а можно – гражданскую. Композиция и даже лексика будут те же самые. Что и подтверждается откровенным автором: «Я ж с высот поэзии бросаюсь в коммунизм, потому что нет мне без него любви!» – общественное неотделимо от личного не только на содержательном, но и на формальном уровне.