Память – это ты

Я легко относился к подобным дрязгам. Они были частью моей жизни. Я продолжал играть возле “Мажестика” – место не самое людное, но тем не менее доходное. Тем, кто приезжал в Барселону ненадолго, жаль было бедолаг, остававшихся в городе. Им ничего не стоило бросить мне пару монет, прежде чем сесть на корабль или на самолет и отбыть на родину. К тому же местные деньги уже не пригодятся в других странах, так почему бы не отдать их.

Я заметил, что люди делятся на два типа: одни бросают монетку ради тебя, чтобы облегчить твою участь, а другие – ради себя, из самодовольства. Вторых было большинство, но, честно говоря, мне было неважно, по какой именно причине наполняется моя кепка. А особенно я любил, когда люди останавливались послушать. Некоторые даже просили спеть песню еще раз. И я видел, как одни и те же ботинки раз за разом отбивают ритм носком или каблуком.

Если очень хотелось есть, я отправлялся в другое место и устраивался напротив бакалейной лавочки Кастело. Это было даже ближе к дому. Когда-то мы приходили сюда с мамой за фасолью, колбасой и консервами. Сеньор Кастело был порядочно старше моего отца и производил впечатление человека серьезного и недружелюбного. Может, из-за пышных усов, мешавших понять, не улыбается ли он. Впрочем, другие приметы обычно указывали на то, что нет, не улыбается. Зато улыбка всегда играла на лице его жены, доньи Пепиты. Донья Пепита была так широка, что, наверное, могла пройти только в двустворчатую дверь, и с сильными руками – сильнее, чем у сеньора Кастело, – но отличалась добродушием и легким нравом. Донью Пепиту все любили.