Вниз, сквозь ветки и кости

В восемь они пошли во второй класс, где Жаклин узнала, что, когда ты красивая, никто не ждет, что ты будешь умной, а Джиллиан узнала, что все в ней неправильно – от одежды, которую она носит, до передач, которые смотрит.

– Наверное, ужасно, когда у тебя сестра такая курица, – говорили Жаклин одноклассницы, и она смутно чувствовала, что должна бы защитить сестру, но не знала как.

Родители никогда не учили ее преданности, не учили заступаться за кого-то, или стоять на своем, или просто сидеть (если сидеть, можно помять платье). Так что она немного ненавидела Джиллиан за ее чудачества, которые усложняли ей жизнь; она не принимала во внимание тот факт, что все это время родители не оставляли им никакого выбора.

– Наверное, классно, когда у тебя сестра такая красотка, – говорили Джиллиан одноклассники (по крайней мере те, кто еще разговаривал с ней – те, кто уже переболел «любовной чумой», уже начали понимать, что девочки – просто элемент декора, больше от них ждать нечего).

Джиллиан разбирала себя по кусочкам, силясь выяснить, как так получается, что у нее с сестрой одно лицо, одна спальня, одна жизнь, но сестра – «такая красотка», а она просто Джиллиан, никому не нужная, нежеланная и все чаще уже не «сорванец», а «чудачка». По ночам они лежали в своих узких, стоящих бок о бок кроватях и ненавидели друг друга так горячо, как это бывает только между братьями и сестрами, каждый из которых мечтает, чтобы у него было все то, что есть у другого. Жаклин мечтала бегать, играть, быть свободной. Джиллиан мечтала нравиться, быть красивой; она мечтала, чтобы ей было позволено смотреть и слушать, а ее вместо этого все время заставляли двигаться. Каждая из них мечтала, чтобы люди видели их самих, а не представления о них, навязанные им извне.