И даже небо было нашим

Вскоре появился и Чезаре. Машинально улыбнулся мне и спросил у ребят: «Надо почистить клетки для кур. Кто мне поможет?»

Берн и Томмазо, угрюмо переглянувшись, сделали вид, что не расслышали. Никола без энтузиазма сказал:

– Сейчас приду.

Чезаре прождал еще несколько секунд. Затем кивнул и ушел.

Берн объявил шнейдер и выложил на стол выигрышную комбинацию карт. Когда он тасовал колоду, я подумала: а ведь он произнес не «шнейдер», а «шнайдер», и другие термины игры произносил тоже на немецкий лад. Наверное, выучил их в Германии, подумала я. А потом попыталась отогнать от себя эту мысль.

Накануне моего отъезда у Томмазо был день рождения: ему исполнилось восемнадцать. Мы собирались с размахом отметить эти два события, запланировали на последний вечер массу развлечений. Поехали к морю, захватив с собой сумку со сменной одеждой. Я надела топ с глубоким вырезом, юбку, которую мы с мамой вместе покупали весной, и веревочные сандалии. Кожа, покрытая налетом соли, слегка чесалась от прикосновения ткани. Я помню, как были одеты остальные: на Томмазо была футболка горчичного цвета, Берн натянул черную, с надписью ЗООСАФАРИ, – по-моему, десять лет спустя он все еще носил ее, – а Никола – пеструю рубашку. И помню, как во мне с каждым часом нарастала тревога от мысли, что завтра придется уехать.