Десятый самозванец
Тимофей, не говоря ни слова, ударил жену в живот, отчего та согнулась и села на пол. Сережка заверещал и, рванулся, было, к матери, но был остановлен отцом.
– Костка, я кому сказал? – повторил Тимофей негромко, но так, что испуганный Конюхов, схватил ребенка в охапку и выскочил во двор как птичка.
Татьяна, сидевшая на полу, рыдала навзрыд. Тимоха, подойдя к жене, вдруг сказал:
- – Не создавай, супруга моя строгая, кумира златого,
- Бо, будешь ты – убогая…
- Все злато – тлен, а жемчуга – песок,
- В гроб не возьмешь ты дорогой платок.
- Лишь саваном ты перси обернешь,
- В чем ты родилась – в том туда пойдешь!
– Гнида ты, – с ненавистью в голосе сказала жена. – Такая гнида, что гнидистей нет!
– Точно, – не стал спорить Тимофей. – Ты в гнидах-то, лучше меня разбираешься…
– А я ведь, как дура, домой бегу. Думаю – как там мой муженек, драгоценный! У, скотина…
– И, на хрена же ты дура, домой-то бежала? Да еще и в возке боярском… Сидела бы себе у крестного, да пироги трескала.
– А то, что к крестному моему, Людка Шпилькиха пришла. Хорошо еще, что я ее во дворе перехватила, а то – совсем бы уж стыд и позор. Шпилькина-то и говорит: – «Взял мол, Тимошка-то, ожерелье жемчужное, что от прабабки осталось, да и не отдал его. Васька, мол, челобитную написал, что бы Тимошку на правеж привести». Она и грит: – «Отдавай мол, ожерелье-то, у тебя оно!». А я – и делов-то не знаю! Говорю: – «Ты что, баба, спятила, что ли. А она: – «Сказал Тимоха, что ты ожерелье-то убрала, но люди-то видели, как он ожерелье продал. С утра с самого, стрельцы твоего мужика в приказ Разбойный и повели. Отдай жемчуга, так ему ничего и не будет. А не отдадите, дак будет Тимохе каторга, да вырывание ноздрей, как татю!».