Робкий босс

«Кто бы говорил», – Персик вздохнул, открыв второй глаз. Дима мог поклясться, что читает в его взгляде: А я бы на твоём месте нашёл себе женщину.

Воображение разыгралось, даже пёс намекает на то, без чего Дима прекрасно живёт в свои неполных сорок четыре.

Мопс забрался на руки и потёрся носом о ладонь. Вытянув лапы, снова положил на них голову и прикрыл глаза. Дима рассеянно почесал его за ухом, подумав, что одиночество, видимо, сказывается, раз он начал разговаривать с Персиком вслух. Это было как-то грустно…

Дима всё-таки вышел на кухню, не включая свет, сел за стол и посмотрел на спящий город. Грустно – не то слово, которое подходит к одиночеству. Грустно может быть, когда пошёл дождь, а ты собрался погулять с друзьями. Или, когда у тебя под носом забрали последнюю книгу, и теперь придётся ждать перевыпуск тиража. В конце концов, грустить можно от того, что за окном зима, а уже так хочется лета. Но одиночество не поддавалось обычному грустно. Потому что оно просто было. Щетина, которая растёт каждый день, сколько её ни брей. Ошибки, которые уже не исправить. Кошмары, являющиеся, чтобы отобрать очередную часть души. И одиночество. Всё это было с ним так давно, что Дима попросту не знал, как можно жить по-другому. Одиночество не тяготило, напротив – он тщательно оберегал его от любых посягательств, ища и находя в нём единственную поддержку. С одиночеством не нужно было спорить, перед одиночеством не нужно было оправдываться. Оно принимало таким, какой он есть, и ничего не требовало взамен. Может, потому, что дать Диме было нечего.