Мюзик-холл на Гроув-Лейн

– Боже мой, Рафаил, – голос Лавинии задрожал, – как же это? Вы же так ею дорожили! Значит, и вы поддались чарам Люсиль? И вы причислили себя к её многочисленным поклонникам, готовым на всё ради её расположения?

Не дождавшись ответа, она повернулась и выбежала из гримёрки. Комкая найденный в кармане пальто носовой платок, она спешно пересекла галерею и, неловко ступая по скользким мраморным ступеням парадной лестницы, спустилась в вестибюль. Там она постояла с минуту, приходя в себя и вытирая горячие слёзы. Её рука с платком мелко дрожала. За спиной послышался шорох – она обернулась, но старинный друг не последовал за ней, глупо было и ждать, что он поспешит с утешениями. «Нет утешения в мире, слёзы и тлен лишь вокруг», – вспомнились ей слова из оперетки, партию в которой она исполняла когда-то. В те времена голос её ещё обладал притягательной силой, а сама она была так молода, что слова эти казались ей бессмысленными и никакого отклика в душе не находили. Лучшие годы промелькнули с той же стремительностью, с какой равнодушный ветер пролистывает страницы распахнутой книги. Дуновение, шелест – и вот уже солнце юности, ещё недавно такое щедрое, гаснет, оставляя печаль по безвозвратно ушедшей радости.