Тьма египетская

– Довольно, Виктор. Мне стыдно…

– Как скажешь… Поверь, но в те минуты я с восхищением смотрел на твое милое и такое не по-детски злое и мстительное личико. Но мне было чертовски жаль тебя терять. Ведь если бы я дал тебе тогда волю, тебя бы тут же прибрал в свои лапы какой-то иной демон. Намного проще и бескомпромиссней меня. Знаешь Махнев, те мои коллеги, что работают с душами убийц, они ведь не разговаривают стихами.

– Я понимаю, – с волнением отвечал Владимир.

– Они и лавандовые поля не выращивают. И фламинго у них над озерами не летают. Там все скромнее и тривиальнее, Махнёв. А главное – без лукавых премудростей. Там всё, Махнев, довольно наглядно и весьма грустно.

– Да, уж…

– Так что, ты можешь вполне поблагодарить своего патрона за то, что несколько раз в твоей короткой жизни он оттащил тебя от края иной бездны, которая считается более тяжким грехом, нежели прелюбодеяние.

– Спасибо вам, Виктор, – глаза Владимира увлажнились.

– То-то же.

Они оба молчали, слушая шорох тихих волн.

– A propos, на чем мы с тобой остановились? Ах да, после нудного и скучного детства идут совершенно гадкие годы отрочества, когда на чистом лбу и щеках, словно клубника в июне, зреют пышные бутондамуры[3]. И весь ты становишься таким нескладным и гадким, что порою кажется, что в этом теле нельзя более жить. А дальше – еще хуже – вновь учёба и набивание шишек. А плоть? Глас плоти звучит настолько сильно, что впору грызть косяки в учебном классе. И вот, наконец, твои товарищи рассказывают о том, как всё это бывает у взрослых джентльменов. И что там, на Никольской, за углом, находится то вожделенное место, где исполнятся твои самые смелые мечты. То место, где с легкостью решится всё. Всё! В тот момент тебе кажется, что нет ничего важнее, чем насытить собственную голодную плоть в том страшном и всесокрушающем желании. Да, мой друг. И перед нами во всей красе предстает дешевый бордель какой-нибудь мадам Кубышкиной, провозгласившей себя на французский манер, скажем, Женевьевой Делакруа. Но от француженки у этой рыжей и жадной бестии есть только жалкий бантик на глубоком декольте безвкусного лимонного пеньюара. Но ее ленивые и потасканные девахи знают свое древнее ремесло.